Осень (Боратынский)
← Скульптор | Осень | Благословен святое возвестивший… → |
Из сборника «Сумерки». Опубл.: 1837[1]. Источник: ФЭБ (1936) |
|
Примечания
Написано в конце 1836 г. — начале 1837 г. под впечатлением трагических для круга Баратынского, круга «Московского Наблюдателя», общественных событий этого времени — катастрофы Чаадаева и смерти Пушкина. Узнав о смерти Пушкина, редактор «Московского Наблюдателя» Андросов писал Краевскому в Петербург: «Что Вы с нами сделали? Россия Вам поверила Пушкина, единственное своё вдохновение, редкое и случайное, Вы и того не умели уберечь… Нет, у вас не место поэзии: у вас могут быть паровые повозки, книгопечатные станки, паровые канцелярии, толстые книжки библиотеки. Но дух не может витать у вас: у вас слишком мир господствует и вытесняет всё, что не его (письмо от 3 февраля 1837 г. Рукописное отделение Ленингр. Публ. Библиотеки. Архив Краевского, л. 293—294). Не менее трагично смерть Пушкина была воспринята и Баратынским. В его письме от 5 февраля 1837 г. к Вяземскому читаем: «Пишу вам под громовым впечатлением, произведённым во мне, и не во мне одном, ужасною вестью о погибели Пушкина. Как русский, как товарищ и семьянин, скорблю и негодую; мы лишились таланта первостепенного… который совершил бы непредвиденное… Не могу выразить, что я чувствую; знаю только, что я потрясён глубоко и со слезами, ропотом, недоумением, беспрестанно себя спрашиваю: зачем это так, а не иначе?.. («Старина и Новизна», кн. 3, стр. 341—342).
Это трагическое восприятие смерти Пушкина в известной мере непосредственно отражено в «Осени». Свидетельством тому служит другое письмо Баратынского к Вяземскому. Посылая «Осень» Вяземскому, Баратынский писал: «Препровождаю дань мою «Современнику». Известие о смерти Пушкина застало меня на последних строфах этого стихотворения… Многим в нём я теперь недоволен, но решаюсь быть к самому себе снисходительным, тем более, что небрежности, мною оставленные, кажется, угодны судьбе» («Старина и Новизна», кн. 5, стр. 54). Исходя из этого, следует думать, что строки
Пускай, приняв неправильный полёт
И вспять стези не обретая,
Звезда небес в бездонность утечёт и т. д.
подсказаны Баратынскому смертью Пушкина. Самый образ «утекающей звезды» несомненно заимствован Баратынским из стихотворения Кюхельбекера «На смерть Байрона», где он также символизирует гибель поэта:
… единая от звезд,
Отторгшись, мчится, льёт сиянье
Чрез поле неизмерных мест,
Чрез сумрачных небес молчанье —
И око, зря её полёт,
За ней боязненно течёт!
Упала дивная комета!
Таким образом, завершая как бы реализованную смертью Пушкина тему «Последнего Поэта» и выражая трагическое мироощущение самого Баратынского, «Осень» в то же время отражает состояние общего трагизма и крушения, охватившего весь круг Баратынского, круг «Московского Наблюдателя» в конце 1836 — начале 1837 г. Подтверждением тому служит отзыв об «Осени» С. П. Шевырева: «Поэт переводит пейзаж в мир внутренний и даёт ему обширное современное значение: за осенью природы рисует поэт осень человечества, нам современную, время разочарований, жатву мечтаний. Осень природы есть, так сказать, одно число, когда написана пьеса» («Московский Наблюдатель», 1837, ч. XII, стр. 319—324).
- ↑ Впервые — в журнале «Современник», 1837, том V, с. 279—286 (см. эту редакцию).